Чапанная война

Весной и летом 1919 года основные события Гражданской войны в России развернулись в Среднем Поволжье и на Южном Урале.

Под руководством адмирала Александра Колчака на востоке России были сосредоточены значительные силы. Уже в начале лета Колчак рассчитывал соединить свои армии на Волге с войсками генерала Деникина. А в тылу Красной армии в это время одно за другим вспыхивали крестьянские восстания, которые впоследствии в партийной литературе называли не иначе как кулацкими.

В марте 1924 года в журнале «Пролетарская революция» печатались материалы о недавно умершем председателе Совнаркома Владимире Ленине. В воспоминаниях бывшего председателя Саратовского губисполкома Владимира Антонова был такой фрагмент.

«Владимир Ильич спросил меня:

—        Что вы сейчас делаете?

—        Давлю кулаков, — сказал я.

—        Так и надо, — ответил Ленин. — Не допускайте никаких восстаний. Малейшую вспышку немедленно приканчивайте. Расправляйтесь беспощадно со всеми».

В марте 1919 года в Самарской и Симбирской губерниях произошло одно из крупнейших крестьянских восстаний эпохи военного коммунизма, в исторических источниках получившее название «чапанной войны» (от слова «чапан» — длиннополая крестьянская одежда). До топора хлебопашца тогда довела жесточайшая продовольственная политика местных властей, когда продотряды выметали из крестьянских амбаров весь хлеб до последнего зернышка, ничего не оставляя мужику даже для весенних посевных работ.

Считается, что в тех событиях участвовало, по одной из версий, около 150 тысяч человек, хотя независимые эксперты указывают, что на самом деле восставших было вдвое больше. При этом в «антоновской» партизанской войне в Тамбовской губернии участвовало лишь около 50 тысяч крестьян, а в Кронштадтском мятеже и того меньше — порядка 18 тысяч солдат и матросов. Однако о «чапанной войне» на Средней Волге до 1990-х годов знали лишь специалисты.

А все началось 5 марта 1919 года с неповиновения властям жителей богатого волжского села Новодевичье. В ответ на прибытие в село продотряда под руководством комиссара Белова, который хотел начать учет скота и хлеба для последующего изъятия, сельчане собрались на многотысячный сход.

Почти все выступления на сходе проходили под лозунгом «Советы — без коммунистов». В результате жители Новодевичьего подавляющим большинством голосов приняли решение: не участвовать в большевистской продразверстке, не разрешать властям проводить в селе реквизицию скота и лошадей и препятствовать принудительной мобилизации молодежи в Красную армию. Комиссара Белова и других продотрядовцев тут же арестовали и заперли под замок в помещении сельсовета.

На выручку продотряду, попавшему в плен, из Сенгилея в Новодевичье поспешили каратели под командованием начальника уездной ЧК Казимирова. Чекисты с ходу попытались штурмовать здание сельсовета, где в тот момент на­ходились активисты и аре­стованный продотряд. Но тут, услышав стрельбу на центральной площади, со всего села туда сбежалось не менее тысячи мужиков, многие из которых были вооружены не только топо­рами и кольями, но и охот­ничьими берданками. В результате полсотни чекистов либо были перебиты, либо бежали. Казимирова и Бело­ва толпа увела на Волгу, где оба были расстреляны, а их тела сброшены в прорубь.

Уже вечером 5 марта о событиях в Новодевичьем прослышали жители боль­шинства близлежащих круп­ных сел: Ягодного, Мусорки, Усолья, Старой Бинарадки, Усинского, Федоровки и дру­гих. К утру 6 марта образо­вался объединенный отряд вооруженных крестьян чис­ленностью около 20 тысяч человек, которым руково­дил активист из села Ново­девичье Голосов.

Вечером того же дня этот отряд влился в стихийно об­разовавшуюся крестьянскую армию численностью не ме­нее 50 тысяч мужиков из сел Сызранского, Сенгилеевского и Ставропольского уездов. Ее возглавил житель села Ягодное, бывший цар­ский офицер Александр До­линин. В последующие дни к восстанию присоединилисьи другие уезды Самарской и Симбирской губерний, в результате чего к 10 марта в движении против красного режима уже участвовало не менее 150 тысяч человек.

К полудню 7 марта кре­стьянская армия вошла в город Ставрополь-на-Волге (ныне Тольятти), который встретил ее хлебом-солью и колокольным звоном на многочисленных церквях. Большевистские руководи­тели города еще накануне бежали в Самару. Фактиче­ски Ставрополь был занят восставшими без какого-либо сопротивления со сторо­ны официальных властей и без единого выстрела. Доли­нин в тот же день на общем сходе был назначен комен­дантом города.

В штабе Южной груп­пы Восточного фронта под командованием Михаила Фрунзе всю серьезность ситуации осознали только через несколько дней после событий в Новодеви­чьем. Председатель Са­марского губисполкома Валериан Куйбышев потребовал «подавить кулацкий мятеж самыми жесткими методами». Но лишь 10 марта по приказу Фрунзе против восставших направили карательный отряд под руководством красного командира Эдварда Шугара численностью 1200 человек, которому был придан взвод артилле­рии и другие воинские подразделения.

С 12 марта начался кро­вопролитный бой за Ставро­поль. Еще сутки продолжа­лась, как сейчас бы сказали, зачистка города от бунтовщи­ков, после чего карательные мероприятия перекинулись в окрестные села, наиболее активно помогавшие «кулац­кому мятежу».

О методах усмирения не­угодных видно из донесения, которое 18 марта Михаил Фрунзе направил в Реввоен­совет Советской Республики и лично Ленину. Вот только некоторые строки из этого недавно рассекреченного до­кумента.

«При подавлении движе­ния убито, пока по неполным сведениям, не менее 1000 человек. Кроме того, расстре­ляно свыше 600 главарей и кулаков. Село Усинское, в ко­тором восставшими сначала был истреблен целиком наш отряд в 170 человек, сожжено совершенно».

Большинство участников «чапанной войны» на Сред­ней Волге ни в коей мере нельзя назвать не то что кулаками, но даже и серед­няками. Это были обычные неграмотные крестьяне, ко­торых варварская политика большевиков буквально заставила взяться за оружие.

Вот что, к примеру, рас­сказывал на допросе у сле­дователя ЧК житель села Валы Жигулевской волости 29-летний Сергей Гавриков: «Мое участие в восстании выразилось в том, что я вме­сте со своими односельча­нами ходил в наступление на село Моркваши, а затем на село Сосновое. Воору­жен был палкой. Виновным в том, что я этой палкой уда­рил сочувствующего члена валовской партячейки Яко­ва Котова, я себя не при­знаю».

Участником восстания оказался и 26-летний Ми­хаил Ушмаев, получив­ший увечье на фронтах Первой мировой войны, и «который, несмотря на то, что хромой, все-таки пошел к кулакам». К тем же кулакам, как выяснил следователь, пошел и 30-летний Иван Бирю­ков, из допроса которого видно, что в его избе не было вообще никакого имущества — хоть шаром покати.

Арестованных по по­дозрению в участии в «ку­лацком мятеже» свозили в Сызрань — как сказано в официальных документах, «в места концентрированного заключения». В фашистской Германии в период Второй мировой войны такие места называли концлагерями. А при подавлении «чапанной войны» арестованных было так много, что революци­онно-полевой штаб создал особую комиссию под руко­водством большевика Евсея Гольд штейна «по разгрузке мест заключения». Гольдштейн неоднократно под­писывал акты примерно вот такого содержания: «На осно­вании предписания Особой комиссии по разгрузке мест заключения у города Сызра­ни от 12 мая 1919 года про­извести расстрел следующих лиц». А в тексте акта следова­ли длинные списки фамилий, среди которых есть и имена уже упоминавшихся выше Сергея Гаврикова, ходивше­го в наступление с палкой в руках, и хромого Михаила Ушмаева, и неимущего Ивана Бирюкова, и многих других…

В 1996 году Президент РФ Борис Ельцин подписал Указ «О крестьянских восстаниях 1918-1922 годов», в котором признано, что участники массовых выступлений тех лет против во­енно-коммунистического режима являются не члена­ми бандформирований, а политическими репресси­рованными, подлежащими реабилитации.